ШЕСТИГРАННИК
Благодаря школьному оркестру и урокам Смагина прогресс трио-KDS был довольно крутым. 
За 2 - 2,5 года от абсолютной музыкальной безграмотности я к первому институтскому курсу подошел к нотному разбору битловских мелодий!
Нотами меня снабдили мэтры институтской музыкальной тусовки («Star Dust») по наводке моего двоюродного брата (Володя Игнатов). Представляя меня он, как бы вскользь, как бы о чем-то само собой разумеющемся, упомянул о НАШЕМ ансамбле. По тем временам "быть в группе", как тогда говорили, было модно и престижно. И наша группа развивалась...
Расширился наш репертуар, мы не просто слушали Битлов и Роллингов, но пытались копировать их и многих других поп-идолов той эпохи.
Перешли на "электрозвук" - я приделывал грифы от раздолбаных семиструнок к 
вырезанным из ДСП рогатым декам, плюс магазинный "звукосниматель" - получалась электрогитара. Мы начали репетировать через радиолу «Беларусь».
Увеличился наш состав первым битломаном курса, это Саша Панов. Он быстро научился лабать на гитаре, но его амплуа в группе - голос. По много раз прокручивая магнитофонные ленты с хитами, он записывал тексты и подбирал аккорды. Мы сыгрывались, набивали мозоли, с удовольствием долбя Yesterday, Lady Jane, Ruby Tuesday...
Нам нужна была сцена...
Недавние выпускники, мы еще поддерживали со школой связи 
и предложили нашему директору к одному из праздников организовать выступление нашего ансамбля. Для нас тогда это была первая возможность самостоятельного выступления на сцене. Мы не могли упустить её и согласились с обязательным требованием школьного завуча - сделать первое отделение концерта «патриотическим»! Из кабинета физики был вытащен старенький усилитель УМ-50, в который мы подключили самодельные гитары и микрофон. В качестве колонок использовали два громадных ящика, с укрепленными в них динамиками, дурно пахнущих псиной (или скотиной) по причине того, что Саша набил их какой-то шерстью. Эти неподъемные сундуки-колонки были им изготовлены в стройотряде в Томске. Каким-то чудом он затащил их в вагон поезда и привез в Ташкент.
Школьный актовый зал был набит под завязку.
Мы пели о сотне юных бойцов из буденовских войск и что-то еще из этой «оперы». Наша завуч, женщина строгая и неулыбчивая, на этот раз сияла от удовольствия от нашего репертуара. Лишь только началось второе отделение, в котором мы думали вволю побитломанить, как Сашины колонки тихо скончалось на громкой ноте - сделали последний вскрик и... тишина! Зал разочарованно загудел, мы тщетно ковырялись с аппаратурой, выступление закончилось! Вместе с ним, наверное, закончился стихийный этап нашего развития. 
Новый этап нашей организации случился, конечно же, благодаря нашей счастливой встрече с Борей Жураковским. Он был лабухом от Бога и, кажется, ничего другого, кроме как играть, делать не умел. Он подрабатывал в домах отдыха, клубах, по вечерам в кабаках... В доме отдыха «Аурахмат», где мы летним месяцем после первого курса оказались всей компашкой, он играл на танцах, и не сразу сделал нам «предложение», хотя к нам в палатку, откуда целыми днями доносилось бренчание наших трёх гитар, заглядывал часто.
Мы осознавали, что наше развитие возможно только в «стационарных», клубных условиях, где будут фирменные, а не самодельные, инструменты, репетиционное помещение и возможность выступлений. О такой роскоши мы даже и не мечтали... и Боря предложил нам именно это! Для меня это предложение было неожиданным и чуть ли не шокирующим.
Окрыленность от неожиданно открываемых перед нами перспектив, овладела нами. Она даже затмила мой скепсис относительно участия 
Фимы Златина в нашем ансамбле, тем более, участии в качестве ударника!
Для меня Фима и рок-н-ролл были несовместимы! Его бит-музыкальные интересы не шли дальше «Песняров», а его «репертуар» состоял из песен Высоцкого и других бардов, которые он «исполнял» с удовольствием и большим чувством. Но Боря, начав готовить Фиму на «должность» нашего ударника, поступил очень дальновидно! Может быть неосознанно, а может, это была сознательная и выстраданная им идея: он не стал привлекать в нашу уже сложившуюся группу чуждые нам, незнакомые персоны. Смею надеяться - то единение, общность идей и мыслей, объединявшие нас, ему были важнее, чем слаженность и профессионализм нашей игры. Боря был старше и мудрее нас – профессионализм не редкость и еще мог прийти к нам, общность же - что бриллиант, большая редкость. И Фима начал самозабвенно бить палочками в подушки. 
Надо признать, Фима быстро подтянулся до нашего среднего уровня. Правда, ему не хватало музыкальной фантазии, в те времена он слишком мало слушал «современных» ритмов и не пытался их скопировать, взять себе «на вооружение». В этом смысле никто из нас не рвался к совершенству. Например я, сознавая, что моя музыкальная мысль опережает мои пальцы, не находил в себе сил, упорства, да и времени для совершенствования техники игры. А Боря еще в «Аурахмате» меня предупреждал: гаммы, гаммы и гаммы, мажорные, минорные, два тона-полутон - три тона-полутон! Чтоб пальчики бегали!
Но совершенствование индивидуального мастерства не входило в наши планы! Вернее, оно было ограничено запрограммированным в нас изначально общим достижимым для нас уровнем развитой самодеятельности. Ни разу (!) у нас не всплывал вопрос: что же будет с нашим ансамблем после окончания института? Мы старались об этом не думать, в глубине души зная, что не будет ничего!